Анатолий ЗАСЛАВСКИЙ и Виталий ЧЕРЕШНЯ. ЖИВ СТИХ.

Присутствие живописи на выставке не требует пояснений и оправдания. Но при чем здесь стихи?
Ну, для начала, хотя бы при том, что стихи тоже вначале даются зрительно на листе бумаги и, по мере чтения и внутреннего озвучания, воспринимаются читателем. Многое дается при первом взгляде на расположение строф, их насыщенность, длину строк. Я здесь не имею в виду, так называемую фигуративную поэзию, все эти кресты, треугольники и спирали из слов, которые только огрубляют этот принцип, доводят его до явной геометрической подсказки или ловкого фокуса. Нет, просто сама «фигура» стихотворения о многом говорит. Долгота мандельштамовской золотистой струи меда, текущей из бутылки, подтверждена долготой строк, текущих к последней, самой длинной, в которой уместилась полнота времени и пространства, а ритмическая упругость и стремительность пастернаковской «Сказки», повествующей о Георгии Победоносце, заложена не только в хореическом скачущем размере, но и в копьеносной стройности строф.
И ещё одно, может быть спорное, сближение. Хорошая картина дается нам вне времени, сразу и целиком. И хорошее стихотворение выводит нас во вневременное пространство, если мы в него вчитались («Я вглядывался в строки, как в морщины /задумчивости, и часы подряд/ стояло время или шло назад». Рильке). Может быть, в обоих случаях, чуткому читателю и зрителю дано прикоснуться к общему истоку творческой радости, к общему корню любого искусства, существовавшему до разделения на разные языки, до строительства вавилонской башни разных искусств?
Есть вопросы, которые существенней ответов, всегда приблизительных, и эти вопросы мы хотели задать нашей выставкой.